«Родился темненьким и кучерявым. И первой реакцией мамы было: не мой ребенок!». Алексею Смертину – 50!

Капитан сборной России и чемпион Англии — откровенно о своей карьере и жизни.

Алексей Смертин в 2000-х годах был знаковой фигурой для российского футбола. В первое десятилетие XXI века одним из первых отправился покорять Европу, где своей игрой заслужил приглашение в «Челси», в котором стал чемпионом Англии.

Первого мая знаменитому футболисту исполнилось 50 лет. Корреспондент «Матч ТВ» пообщался с юбиляром, предоставив возможность самому выбирать темы для разговора.

— Алексей, что для вас значат цифры 5 и 0?

— Наверное, это связано прежде всего с днем рождения. У меня необычная дата рождения — 01.05.75. Эти цифры в голове с самого детства.

— А еще 50 лет.

— Да. День рождения всегда был сопряжен с праздником 1 мая — Мир, Труд, Май! И я эти демонстрации на Первомай прекрасно помню. Меня мама брала туда, потому что директор завода резинотехнических изделий, где она работала нормировщицей, требовал ходить на демонстрации. Не знаю, как маме, а я ходил с удовольствием, мне нравился этот шум, нравились флаги, шествие от железнодорожного вокзала по городу.

В Барнауле два роддома, и я родился на улице Ленина, в центре города. Это случилось в 10 утра, в самый разгар демонстрации. Мама потом рассказывала, что на улице в тот день стояла жара, а подвыпивший отец на велосипеде с шестилетним братом приехали поздравлять ее.

Я же выскользнул на этот свет очень быстро, потому что в животе был активным. Родился темненьким и кучерявым, весь в отца. И первой реакцией мамы было: не мой ребенок! Потому что брат Женька шестью годами ранее родился лысым и голубоглазым (смеется).

— Какие ощущения в свой юбилей?

— Нет пока никаких ощущений. Помпезно юбилей отмечать не буду, хотя изначально идея погулять на широкую ногу была. По большому счету, празднование 50-летия ничем не отличается от предыдущих дней рождения, когда я переехал в свой дом. Только цифры другие. Соберемся небольшой компанией чуть больше 20 человек, мама с лучшим другом из Барнаула прилетели.

В нумерологии считается, что единица — это лидер. Приятно, что я родился первого числа, но понимаю: лидерские качества все равно прорабатываются, это приобретенная черта, нежели врожденная.

— Оглядываясь назад, промежуток от 20 до 50 лет быстро пролетел?

— Назвал бы период от 35 до 50 лет. Я же закончил играть в 34, поэтому этот временной отрезок без футбола пролетел довольно быстро. Наверное, жизнь стала разносторонней, палитра — широкой. А тогда я был зашорен: тренировки, матчи, восстановление, цели, задачи. Только после карьеры понял, что мир-то немножечко другой.

— Футбольная карьера как день сурка?

— Похоже. Я это еще называю умным словосочетанием результирующий паттерн. То есть выработанная с детства привычка, которая приводит к результату. В спорте как было? Вовремя лег, поел перед игрой, вышел на матч, полностью отключился от внешнего мира и выложился максимально, после чего восстанавливаешься. И так по кругу. В перерывах же можешь что-то почитать, выучить иностранный язык. Это нормально для спортсмена.

Уже после завершения карьеры у тебя появляется возможность осознанно выбирать те вещи, которые нравятся. Ты уже идешь эмпирическим путем, например, пробуешь себя комментатором на чемпионате мира.

— В этот день в ваш адрес будут звучать сотни поздравлений. А есть ли ощущение, что стукнул полтинник?

 — В том-то и дело, что есть. Не буду кокетничать, что не чувствую возраст. Как раз осознанно, головой все понимаю — мне 50 лет.

Многие скажут, особенно после 252-километрового ультрамарафона в Сахаре, что Смертин — машина, молоток, что так много бегает. Кто-то отметит генофонд и будет прав. Благодаря моим родителям, Геннадию Ивановичу и Антонине Васильевне, я получил определенные данные, которые развил. Характер-то я формировал самостоятельно, несгибаемость как лидирующую функцию выработал сам.

— Есть ли беспокойство или страх, что через 10 лет станете стариком?

— Беспокойства нет, но есть понимание того, что это будет скоро. По сути дела, еще 15-20 лет и активная фаза жизни закончится.

— А после?

— Наверное, наступит какое-то созерцание. Хотя с моей активностью я не знаю, как буду справляться, будучи немощным. А это обязательно придет, если сохранится нормальный ход событий, без каких-либо скоропостижных скрижальных вещей. Может быть, забегаю вперед, но становится немножко от этого грустно. Блин, не хочется быть стариком (смеется).

— Есть впечатляющий пример Федора Конюхова.

— Есть. Я о нем читал, всегда считал его человеком с другой планеты. Сейчас понимаю, что многие и меня так оценивают (смеется). И это нормально, потому что это же не приходится с кондачка. Нужно прикладывать большие усилия и правильные мысли, которые ты потом воплощаешь не семимильными шагами, а маленькими шажочками.

Будучи марафонцем, я считал бегущих Сахару людей сумасшедшими. А сейчас, когда сам испытал на себе все это, понимаю: пробежать четверть тысячи километров в пустыне абсолютно нормально. В свой день рождения я выйду утром на улицу и побегу на длительную дистанцию, пока все спят. И это тоже нормально, я вообще люблю бегать в свой день рождения. Обязательно отправлюсь в водоохранную зону, чтобы побыть с самим собой наедине, как-то обернуться назад и посмотреть на год уходящий, сделать какие-то выводы, в чем-то себя пожурить. И посмотреть, что у меня под ногами. Марафонец никогда не смотрит сильно вперед, только на ближайшие 5-10 метров.

Как раз Федор Конюхов из той категории людей, на которых стоит ориентироваться. Благодаря стремлению к невозможному ты можешь осуществить свои планы. Например, коллекционеры и селекционеры (я сейчас не о футболе), как правило, живут дольше. У меня мама живет тем, что сажает растения и ждет, когда появятся ростки, листья, плоды. Коллекционеры постоянно пополняют свои хранилища ценными для них вещами. Так и я могу назвать себя неким коллекционером, собираю эти беговые старты.

Вот я пробежал Сахару, уже думаю: ой, а скоро будет Оймякон. Нет-нет, а мысли в зиму 2026 года забрасываю. Для меня нет проблемы надеть кроссовки и завтра не спеша пробежать 100 километров за раз. У меня сейчас митохондрии в организме в больших количествах. Плюс уверенность после Сахары. А еще культивирую в себе мысль пробежать 24 часа. Понимаю, что я это рано или поздно обязательно сделаю.

— О футболе вы говорить не очень любите, поэтому вместо традиционных вопросов буду называть букву алфавита. Начнем праздничный марафон с А.

— Алтай. Я счастливый человек на самом деле, понимаю, что у меня есть малая родина, причем это Алтайский край, потому что я родился в Советском Союзе и еще не было разделения на Алтайский край и Республику Алтай.

Я пробуждался от радио в соседней комнате, когда мама вставала на работу. И постоянно из колонки звучало: в Барнауле минус 25, солнечно, в Кош-Агаче минус 23. Пусть на меня не обижаются ребята с Камчатки, но Алтай — это место силы нашей страны, самый красивый край России.

И еще добавлю сюда Барнаул, в котором я родился и провел все детство. Это мой любимый город, который меня взрастил. Здесь я стал личностью, футболистом. И моя первая команда — «Динамо» (Барнаул).

— Связываете себя с Москвой или допускаете, что вернетесь в Барнаул?

— Не допускаю, а знаю, что точно вернусь в Барнаул. Но в деревянном ящике. Я же противник кремации, поэтому мысли такие. В Барнауле у нас фамильное захоронение. После ухода из жизни отца мама, как глава семьи, подписала бумаги, а я уже официально все оформил через городскую думу.

Сейчас там похоронен папа, соответственно, с левой стороны будет мама, а я лягу в ногах у отца. Нас там будет трое, потому что брат не захотел. Такое мое пожелание, не знаю когда, но таким будет мой конечный путь.

— Не каждый готов говорить о сокровенных вещах открыто.

— У меня очень своеобразное отношение к жизни и смерти. Возможно, это связано с фамилией. У папы участок на кладбище не закрытый, нет ограды и калитки. Стоит красивый камень, где отец изображен в движении с мячом под правой ногой. И перед могилой небольшое искусственное футбольное поле, которое еще Роман Абрамович через академию футбола стелил в Барнауле. А когда папы не стало, я у директора академии попросил небольшой кусок газона, все равно там перестилали покрытие на новое.

— Б — это?

— Брат. Моя путеводная звезда, человек, с которым мы много лет спали в одной комнате на расстоянии вытянутой руки. Он играл за барнаульское «Динамо». Я понимал, что отец, занимаясь братом, скоро возьмется и за меня. Женя в 17 лет уехал в московское «Динамо», играл в чемпионате СССР с Кирьяковым, Добровольским, Лосевым. Я даже не мечтал оказаться рядом с ним в футбольном плане.

Отношения с ним были братскими, не дрались. Он особо не подсказывал как старший брат, не защищал, потому что я и сам был в авторитете благодаря футболу. Но своим примером Женя давал возможность тянуться к нему.

— Что скажете о латинской B?

— «Бордо», мой первый зарубежный клуб. И осознание, что бывает другая жизнь. Для меня стало определенным культурным шоком оказаться во Франции. По большому счету в Европу я попал транзитом через Элисту и Москву. Представьте: сибирский парень оказался в чужой стране и быстро принял новые для себя футбол, культуру, язык, еду и даже вино.

— Как происходил переход во французский клуб?

— Быстро. «Бордо» вылил на меня ушат холодной воды, ведь я приехал туда весь такой с мелированными волосами. В первой товарищеской игре принимаю мяч будто от Юры Дроздова, думаю: сейчас развернусь, найду Лоськова передачей. Сделал два-три касания, а меня там раз накрыли, второй. И тут я уже задумался: блин, что-то не то (смеется).

Таких лучших футболистов, как Смертин, в чемпионате Франции было пруд пруди. Это сразу смахнуло с меня звездную пыль. Пришлось перестраиваться в другие скорости, принимать вполоборота передачу, принимать решения до приема мяча.

— Не жалеете о принятом решении уехать из России, где могли стать легендой «Локомотива»?

— Закислился бы дома точно, наверняка снизил бы требование к себе. Да, играл бы постоянно, был бы любимчиком у Юрия Палыча (Семина), но точно не рос бы профессионально. Как ни крути, а Франция, а потом как следствие еще и Англия, стали ростом для меня.

Меня почему «Бордо» приметил-то? Они играли со «Спартаком» в Лиге чемпионов. Спортивный директор приехал в Москву посмотреть на игру с «Локомотивом» в чемпионате и обратил внимание на седьмого номера, отметил, что шустрый парень. У них как раз была нужда в центральном полузащитнике, и меня пригласили во Францию.

Я стал намного сильнее, играя сначала во Франции, а потом уже в Англии. Там нужно играть с полной выкладкой еженедельно, а то и два раза за неделю. Да, мы можем выстрелить, можем даже чемпионов мира французов обыграть на их поле, но это случается редко. Только когда ты выдерживаешь такой график, ты понимаешь, что можешь играть на таких высоких скоростях постоянно просто потому, что вынужден действовать максимально еженедельно. Поэтому и Франция, и потом уже как следствие Англия, — это максимальная самоотдача на протяжении долгого-долгого времени. А это совершенно другие механизмы запускаются.

— Дальше — В.

— Воля к победе, к совершенству. В футболе в чем я превзошел многих своих коллег, хотя был менее талантлив? Я не проседал мотивационно в тех моментах, когда были сложности.

В детстве, когда побеждали, все мы были бразильцами, но как только счет становился не в твою пользу, ты понимал: футбол как коллективная игра очень коварный вид спорта, где брать ответственность нужно на себя, а не перекладывать ее на других, хотя хотелось спихнуть на вратаря или не забившего гол нападающего. Мне отец с ранних лет говорил, что нужно спрашивать с себя самого, а ошибки в футболе — это нормально.

Я постоянно рефлексировал, что мог подстраховать, сыграть на опережение или отдать пас чуть раньше, и это помогало мне держать мотивацию на высоком уровне. А осознание это стыда позволяло прогрессировать, воля стала для меня метанавыком, давала возможность мне с моими усредненными антропологическими данными бороться на самом высоком уровне с более крепкими ребятами.

— Г.

— Четвертый «Г» класс 81-й школы, отстой. Все троечники, а я троечник из троечников. Позже, когда формировали выпускные классы, меня перевели в «Б», хотя не очень хотели, потому что ребята по оценкам были сильнее. Так что школу я вообще не люблю вспоминать, как и детство, оно было непростое (смеется).

Брат учился в «А» классе, закончил все десять, и у меня был веский аргумент в разговоре с моим будущим классным руководителем: Женька-то футболист, он же закончил школу, почему и я не могу отучиться все десять классов? Учитель же уговаривал пойти в «фазанку», мы так ПТУ называли. Я сижу и думаю: из школы выгоняют, в футболе не получается — что дальше-то делать?

В итоге сказал, что буду учиться. И закончил школу. Правда, последние годы больше мама помогала. Она и за брата училась, потому что он постоянно ездил по сборным (смеется).

— Д.

— Литера «Д» знаковая для меня. Пришел в динамовскую школу, на игре мне вручил футболку — выцветшую, застиранную — наш известный футболист и тренер Валерий Николаевич Белозерский. Это наш с Серегой Кормильцевым тренер. Моей мечтой было играть за барнаульское «Динамо», даже не смотрел в сторону Москвы.

Так что «Д» для меня — это даже не профессиональная команда города, а детско-юношеская футбольная школа. И, если честно, вспоминаю сезон в московском «Динамо» как не самый яркий в своей жизни и жизни клуба — мы тогда чуть не вылетели из Высшей лиги.

— Е, Ё.

— Сложно. Пусть будет ёлка. Ждали Новый год с нетерпением. Рядом с домом были гаражи, где мы играли в футбол, а за нами пустырь, на котором ставили ёлку и горки. Так что Новый год — это праздник с мандаринами и подарками. Еще и в футбол можно было не играть, а пойти кататься с горки на доске (смеется).

— Вы, когда стали отцом, каким были Дедом Морозом?

— Отвратительным. Владу было 2-3 года, когда мы переехали в Европу. После тренировок я приходил домой, отдыхал, занимался французским языком и после шел гулять с сыном в парк. Но празднества и ощущения Нового года в Европе никогда не было из-за отсутствия снега. Ну и как нормально отметить праздник с семьей и друзьями, когда тебе уже в полдень 1 января надо играть матч за «Фулхэм»? Помню, однажды посидел за столом до десяти вечера и пошел спать.

— Ж.

— Жена Лариса. Самый значимый человек после мамы. Она должна была поступать в Московский архитектурный институт, но тут пришло приглашение из «Бордо». В итоге Лариса поступилась своей карьерой, планами и уехала со мной и с маленьким ребенком в Европу. Потом она уже наверстала, получила там образование, стала очень сильным дизайнером.

Она даже футболом никогда не интересовалась. Когда я после игр возвращался домой, зачастую даже не спрашивала, какой счет. Для нее главным было, что муж вернулся здоровым.

— А если бы 25 лет назад сказала, что не хочет ехать во Францию?

— Не было шансов так сказать (смеется). Она понимала, насколько для меня этот переход значимый, что футбол — это моя жизнь на тот момент.

— З.

— Две ассоциации. «Заря» (Ленинск-Кузнецкий) — это, прежде всего, дружба. У нас была настоящая футбольная семья, жили в привокзальной гостинице на пятом этаже, и те отношения сохранились у нас до сих пор.

И еще Алтайский моторный завод. Отец работал слесарем-коленвальщиком, в детстве пугал меня и брата этим заводом. Женю водил в цех, говорил: если будем ерепениться, плохо играть в футбол, будем стоять у станка всю жизнь. Папа, приходя на завод и отмечаясь на проходной, иногда сбегал с работы, возвращался домой на троллейбусе и занимался футболом сначала с братом, а потом со мной. А в цеху его прикрывал дядя Толя Чупин. Работу отец не любил.

— Если бы не футбол?

— Я же плохо учился, в футболе не получалось, еще ПТУ маячило. Так что видел себя заводчанином. Отец уже смирился, что футболиста из меня не сделать, сделал ставку на брата. Это у меня в 17 лет резкий скачок в игре случился — стало все получаться.

— И, Й.

— Надо думать. Пусть будет игристое шампанское, хотя вино я люблю больше (смеется).

— О вине можете рассуждать часами?

— Вполне. Знакомство с хорошими винами в Бордо произошло абсолютно естественно. Когда тебе главный тренер накануне матча предлагает вино со своего стола, ты испытываешь культурный шок, думаешь: ага, провокация, сейчас отправят в «Локомотив». Пока не подошел мой одноклубник Кристоф Дюгарри и не налил себе бокал. Подумал, что раз ему можно, то и мне тоже.

— Сергея Семака вы пристрастили к коллекционированию?

— Нет. Сережа еще до перехода в «ПСЖ» увлекался испанскими винами. И в сборной России мы обсуждали свои коллекции.

— Сколько бутылок у вас сегодня?

— Не поверите. Есть винный погреб, специальный кондиционер, который не сушит воздух, и там хранится всего одна бутылка, но зато какая! Château d’Yquem 1998-го. Кто разбирается, тот знает, что это. И еще 1998-й — год рождения моего сына.

Это подарок моего близкого друга Эрика Бурдена, профессора в Бордо. Он очень любит футбол, встречал меня во Франции 25 лет назад, женился на женщине из Барнаула, у них двое детей. Вино он мне подарил в знак благодарности за помощь с проходом в VIP ложу на финал чемпионата мира в Лужниках. Он был на трибуне в футболке 1998 года, в которой французы становились чемпионами мира, плакал после победы своей команды.

— А на пике сколько было в коллекции?

— Перевозил из Бордо, не меньше двух-трех сотен бутылок. Даже не знаю, во сколько можно было ее оценить. Эрик рекомендовал покупать вино, когда оно еще было в бочках, то есть цена на него была меньше. И только после дозревания его разливали по бутылкам.

Сейчас все это в прошлом, такого серьезного удовольствия я не получаю. Алкоголь почти не пью, редко могу себе позволить пару бокалов пива или вина. Наверное, с возрастом влияет на голову, хотя тело переносит выпитое спокойно. До Сахары не пил месяца три. На марафоне думал, что напьюсь пива после финиша, но после пары бокалов пенного и бокала вина за ужином поплохело (смеется).

— К.

— Команда. Для меня это близкие люди, с которыми ты выходишь на поле, и не важно, знаешь ли ты их телефон, дружишь ли, соперничаешь ли на тренировках за место в составе. Я командный игрок, понимал, что самореализовываться надо через командные действия, понимал, что выигрывает команда.

Отец меня учил делиться мячом и делать выгоду для команды, а не для себя лично. Этого принципа придерживаюсь и сегодня, возглавляя департамент устойчивого развития и социальной ответственности РФС.

— Л.

— Любовь ко всему, чем ты занимаешься. Тот же бег — с любовью. Моя социальная миссия в РФС — это тоже про любовь. Кто-то возразит, что сегодня такой модный тренд, вот Смертин и занимается этим. Возражу. Я давно этим занимаюсь, мне это нравится, потому что футбол — это терапия. Сам прошел через треклятый энурез, с которым помогла справиться в том числе игра.

Если говорить о том, чем не люблю заниматься, то для этого хватит пальцев одной руки. Например, у меня были транспарентные помыслы пойти в политику и сделать что-то для спорта Алтайского края. Пробыл депутатом один созыв и ушел. Понял, что не могу, чувствую себя неуютно.

— М.

— Менторство и миссия. Нравится быть ментором для своих ребят в моей футбольной академии в Барнауле. И преподавательская деятельность.

Моя трудовая книжка лежит в Российском футбольном союзе, но я не считаю работой то, чем я занимаюсь. Скорее, это определенная миссия, которую ты несешь. Я закрыл все свои базовые потребности, реализовался, грубо говоря, начальный капитал заработал. Власть мне не нужна, украсть не украду, потому что я не смогу пойти на такой шаг. Денег, какие были в футболе, я не заработаю.

Поэтому мне просто приятно делать что-то полезное для общества, выполнять свою миссию. То, что я когда-то делал на футбольном поле, сегодня просто-напросто преобразовал в другую деятельность.

— Н.

— Надежность. Отец ценил нас с братом за это качество. Мы были надежными, стабильными на футбольном поле.

— О.

— Олимп. Для любого спортсмена он важен. Папа учил, что, достигнув определенного уровня, нельзя на нем останавливаться. И вот эта прогрессирующая составляющая во мне всегда была. Если говорить о футболе, то для меня Олимпом стал чемпионат Англии — самый сильный клубный турнир в мире, в котором я играл за «Портсмут», «Челси» «Чарльтон» и «Фулхэм».

— В чемпионате Англии оба ваших мяча были переписаны на автоголы. Обида присутствует?

— Сильно расстроился, что два гола за «Фулхэм» превратились в автоголы. Да, был рикошет в обоих случаях, но при первом голе мяч чуть-чуть изменил траекторию, это не автогол.

— П.

— Пенальти. Всегда был мандраж, когда шел к 11-метровой отметке. Перед чемпионатом мира 2002 года в Москве состоялся товарищеский турнир, где играли сборные Белоруссии, Югославии и Украины...

— Знаменитый своими затяжными сериями пенальти.

— Да. Я боялся идти бить пенальти. Олег Иванович Романцев потом пихал за это.

— Почему?

— Мне всегда доверяли бить 11-метровые. Как-то играли в Первой лиге с краснодарским «Колосом». Я капитан «Зари». В первом тайме реализовал пенальти, в начале второго меня сбили в штрафной и поставили еще одну «точку». Разбежался, знаменитый вратарь Алексей Прудников что-то крикнул мне — мяч попал в штангу. Сыграли 1:1, мне потом наш тренер в раздевалке напихал: вместо того, чтобы на гашетку давить в предоставленной клубом по контракту красной «восьмерке», лучше бы отрабатывал удары. И у меня случился ступор — стал бояться подходить к «точке».

И уже в сборной, когда была серия пенальти, бить пошел даже травмированный на одну ногу Юра Ковтун. Но не я.

— Р.

— Родители, мама и папа. Об отце я уже рассказал. А мама — добрый человек, ее забота и уют с человеком на всю жизнь. Она обволакивала любовью отца и нас с братом, все сама делала по дому. Мама приходила на стадион, садилась рядом с отцом и все 90 минут смотрела под ноги, не поднимала взгляд на футбольное поле. Наверное, переживала за меня сильно, боялась увидеть, как сыну по ногам врежут.

Благодарен родителям за прекрасный генофонд, за правильное воспитание.

— Что переняли от родителей?

— От отца — чувство увлеченности, непринужденности и определенного дурачества. От мамы — не требовать от кого-то, а выполнять работу самому. Она никогда не просила нас делать работу по дому, все делала сама. И это помогло мне на футбольном поле, где я в роли опорного полузащитника отрабатывал за того, за другого и за третьего. Мне это было не сложно, считал, что это абсолютно нормально.

— С.

— Много всего, но выберу тогда стоицизм. Эта философия мне очень близка, хотя никогда не изучал ее. В футболе многие вещи зависели не от твоей воли, поэтому делал в моменте максимально возможное и зависящее от меня.

Стоицизм строится на этике, логике и физике. Эта наука мне интересна, помогает осознать и действительно жить в этой тихой радости, в которой я пребываю. Я сам агностик, не знаю, что там. Кто-то считает, что душа уходит с телом, перевоплощается, а я верю больше в землю и червей. Моя деятельность как раз не подразумевает какой-то медийности, она помогает испытывать радость от помощи людям.

Внутри я философ. Римский император Марк Аврелий говорил: если ты не сделал общеполезное за день, значит, это бесполезно прожитый день.

— Т.

— Труд. Талант у меня был, но без труда добиться успеха нельзя.

— Тягость к труду стала причиной раннего завершения карьеры?

— Скорее потерянная любовь к футболу. Утомительные тренировки приносили мне удовольствие, рутину я возвеличивал в радость. Когда уже играл в «Фулхэме», все это стало мне в тягость, где-то перестал добегать, выкладываться, играть на чистых мячах, что недопустимо для английского футбола. И как только осознал, что разлюбил футбол, перестал трудиться.

К примеру, Марина Цветаева брала кофе, пачку сигарет и трудилась над стихами. А Иосиф Бродский сколько написал через труд?

— Серьезные травмы вас обходили стороной, верно?

— Дважды один и тот же мениск травмировал. Первый случай был в «Локомотиве», меня же как раз в «Бордо» травмированного продали. Клуб понимал, что пока дают большие деньги, надо закрывать сделку. Операцию уже делали во Франции через пару месяцев. Во второй раз лег под нож в Англии, когда играл за «Портсмут». И все.

Не было ни крестов, ни ахилла, ни паховых колец, спина никогда не болела. Только хрящи стерты в тазобедренном суставе. Иногда постреливает, когда долго бегаю.

— Спортсмен, у которого по утрам ничего не болит, счастливый человек.

— В футболе — да. А после Сахары ноги по-прежнему болят, мышцы еще не отошли от нагрузок.

— Буква У.

— Ультра. Теперь уже не марафон, а ультрамарафон, где в долгую, где нужно терпеть и получать удовольствие. У меня сейчас период жизни, который можно сравнить с марафоном.

Я получаю удовольствие в процессе, даже если тяжело. Поэтому подхожу к любому старту более-менее подготовленным. Бегу с кайфом, ориентируясь на результат. Я же к Сахаре долго шел и пришел хорошо подготовленным ментально, голова меня и вытянула.

— Вы в беге кто: любитель или профессионал?

— Профессиональный любитель (смеется). Потому что к процессу подхожу довольно требовательно и строго, как профессионал. А любитель, потому что это не является моей профессией. То есть те навыки, тот инструментарий, который я выработал, будучи профессиональным футболистом, использую сейчас в беге. При этом мои результаты любительские.

— Ф.

— Будет странно, если не назову футбол (смеется). А про философию я уже сказал.

— Футбол — философия вашей жизни.

— Безусловно. Футбол — гениальная игра, о которой говорит весь мир. И даже после некоторых матчей, которые заканчиваются со счетом 0:0, болельщики уходят со стадиона довольными. Такого же нет ни в одном виде спорта.

Сегодня футбол я вижу социальным феноменом, он дал мне возможность самореализоваться, быть счастливым, испытывать радость, приносить удовольствие не только близким, но и людям, которые болеют за клуб и сборную, за которые ты играешь. Я был капитаном сборной России, понимаю, насколько это важно и ответственно.

— Вы полностью довольны своей карьерой или, скорее, удовлетворены?

— Честно? Доволен! Понятно, мог наступить на свое тщеславие и не уходить из «Челси», стать второй раз чемпионом Англии. Жозе Моуринью говорил мне об этом, но я ушел, потому что хотел играть. Хотя в команде 25 игроков, в заявке на матч только 16. Арьен Роббен иногда даже не переодевался, Скотт Паркер сидел на трибуне — это к вопросу о конкуренции.

Возможно, стоило смириться, что я не всегда игрок основы, но зато футболист «Челси», одного из лучших клубов мира. Но для меня нет разницы, играл я за «Зарю» или «Челси», важно было приносить пользу команде.

В остальном, с учетом моих данных, конкуренции, в которой я рос в детско-юношеском футболе и не выделялся среди остальных, смог выжать максимум из себя.

— Чемпионом Англии вы точно стали не галочки ради.

— Тоже считаю, что абсолютно заслуженно.

— Победный матч с французами со счетом 3:2 — один из самых памятных?

— Несомненно. Наверное, нам тогда определенно повезло, но футбол построен в том числе и на везении. Как сейчас помню, делили номер с Юрой Дроздовым, а на установке Романцев требовал действовать по игрокам. Мне достался Николая Анелька, только перешедший в «Арсенал». Что оставалось делать? Выходить и играть.

Если бы не Саша Филимонов, мы бы горели в два-три мяча, достаточно посмотреть, как он с ленточки ворот вытаскивал мячи. Отступать нам было некуда, ничья нас не устраивала. И уже после победы Олег Иванович говорил нам спокойно, что раз уже обыграли чемпионов мира на их поле, то исландцев дома должны были побеждать.

— Разочарование — 1:1 с Украиной?

— По результату — да, но не по игре. Этот мой толчок в середине поля ненужный, этот гол, который Шевченко забил со штрафного. Есть два матча, которые помнят болельщики той эпохи: Франция — Россия и Россия — Украина. Я их тоже прекрасно помню. За случившееся в «Лужниках» я чувствовал определенную вину и разделил ее с Филимоновым. Мой фол был причиной, а пропущенный им гол — следствием.

— Что чувствовали в тот вечер?

— Хотелось исчезнуть с лица земли. Мы набрали отличный ход, выиграли шесть матчей подряд и были в шаге от выхода на чемпионат Европы. Поэтому, глядя в турнирную таблицу, нужно знать предысторию, чтобы понимать уровень зашкаливающей драматургии после ничьей с Украиной.

— На крупном турнире вы сыграли чуть позже — в 2002-м. В матче с Бельгией наша команда тоже была близка к нужному результату, но уступила 2:3 и не вышла из группы.

— Думаю, с точки зрения моей игры это самый неприятный момент в карьере. Как следствие, Романцев заменил меня еще в первом тайме. Меня даже за клуб никогда не меняли так рано, а здесь сборная России, да еще и чемпионат мира. И замена не по травме, а из-за твоей игры. Олег Иванович поставил меня в середину, хотя всегда использовал в обороне. Я не допускал ошибок, просто не играл эффективно, не действовал на обострение, боясь совершить ошибку.

— Слезы Сычева и Кержакова — самое искреннее, что видели в футболе?

— Да.

— Буква Х.

— Характер по жизни. Отмечу еще свою биполярку характера, потому что на футбольном поле я был довольно-таки жестоким игроком, а вне стадиона боюсь кого-то обидеть, оскорбить своим поведением. Наверное, это не так и плохо, было бы хуже, если бы было наоборот (смеется).

— Ц.

— Целеполагание. С этим у меня полный порядок. Как ментор сейчас очень часто использую это в своих речах. До знакомства с Моуринью я понимал, что цель для меня — это, например, матч. Ты готовишься к игре, после восстанавливаешься и готовишься к следующему матчу. Когда же Жозе пришел в «Челси», он сказал: я пришел побеждать, вы сильные игроки в сильном чемпионате, и клуб у нас сильный, но вы же ничего не выиграли, поэтому давайте побеждать.

С точки зрения целеполагания он изменил меня, а мне уже 30 лет, почти предпенсионный возраст в футболе. Мы были в турне, он говорил нам о чемпионстве, а ближайший матч, даже против «Манчестер Юнайтед», был лишь подцелью на пути к главной цели.

— С буквой Ч проблем не возникнет?

— Нет (смеется). «Челси», это верхушка клубного футбола. Как я называю, это уровень стратосферного футбола, где действуют на максимальных скоростях, с потрясающим техническим оснащением, с самоотдачей, без фрагментарной мотивации от первой до последней минуты. И так из игры в игру, из игры в игру.

— Бытовало мнение, что Абрамович захотел русского футболиста в команду и вас взяли как одну из главных звезд.

— Так говорили и про Юру Жиркова, и про Иржи Ярошика, хотя он был чехом, но играл за ЦСКА. В моем случае все было совсем иначе. Я пришел в «Челси» при Клаудио Раньери, но сразу же ушел в аренду в «Портсмут». Если бы я там не зарекомендовал себя, фиг бы меня вернули в Лондон. Так что за «Челси» я начал играть по чесноку.

Сам переход в лондонский клуб — стечение обстоятельств. Считаю, это скрижальные вещи. Я же разорвал контракт с «Бордо» ради перехода в «Торпедо», из которого собирались сделать суперклуб. Даже медосмотр прошел, но оказался не у дел, потому что сделка по продаже «Торпедо» сорвалась.

Когда подписывал контракт с «Челси», мне сразу сказали, что поеду в аренду в только что вышедший в АПЛ «Портсмут», где я себя и проявил. И только после этого меня забрали в «Челси».

Безусловно, Абрамович свою роль сыграл, потому что он планировал купить «Торпедо» и нес некую косвенную ответственность за мое решение разорвать контракт с «Бордо». Но игра за «синих» точно не заслуга Романа Аркадьевича, а моя.

— Какое впечатление осталось от общения с боссом «Челси»?

— Очень приятное. Он никогда не вмешивался в спортивную часть, в раздевалке всем руководил Моуринью, для него никто не указ. Не могу представить, чтобы Абрамович подошел к тренеру и сказал ставить Смертина в состав, потому что это футболист из России.

— Чем вас Абрамович удивил?

— Мы прилетели в Москву играть матч Лиги чемпионов с ЦСКА. Когда поехали на тренировку, Роман Аркадьевич сел рядом в автобусе и рассказал, что через академию футбола договорился о футбольных полях для Алтайского края. Губернатором тогда был Михаил Евдокимов, широкой души человек, он и предложил мне самому выбрать место для полей. Я указал на площадку, куда ходил на физкультуру. Так все и началось с моей академией в Барнауле.

А сейчас кусочек того поля лежит в ногах у отца на моем будущем месте.

— До Абрамовича «Челси» не блистал.

— Да. То, что сделал для клуба Роман Аркадьевич, сложно оценить. Индикатором успеха стал выросший в академии клуба Джон Терри, для которого Абрамович был боссом № 1. Сам Джон об этом говорил. И, как показало время, связка Абрамович — Моуринью стала очень успешной для «Челси».

— Вас в Лондон на какие-то торжества приглашают?

— В последний раз звали в 2015-м на 10-летие победы в чемпионате. Не знаю, отмечали ли сейчас или нет. Думаю, не возникнет сложностей, если я захочу посетить игру команды и обращусь в клуб за билетом.

— Чем запомнился Моуринью?

— Целеполаганием, эгоистичностью, жадностью до побед, прозорливым умом. У него есть чуйка. Жозе, считаю, помазан футбольным богом. Как и мой отец. Только папа работал индивидуально с детьми, шлифовал Ерохина, Карпукаса, меня с братом. А Моуринью — командный тренер, который прививал уверенность, что ты станешь чемпионом.

— Буквы Ш, Щ?

— Детско-юношеская футбольная школа в Барнауле, куда я ходил на физкультуру: на ненавистные спаренные уроки по лыжам. Там мы еще бегали стометровки, играли в футбол.

— Ъ, Ы, Ь?

— Мое состояние на выпускном (смеется).

— Э?

— Элиста. Сейчас был на фестивале «Стальная воля», приезжали ребята из Калмыкии, говорили, что вроде как «Уралан» возрождается. Мне очень приятно, что Кирсан Илюмжинов, бывший глава республики и руководитель клуба, перепостил к себе сообщение, а после звонил и благодарил за панегирик об Элисте.

Именно из «Уралана» я попал в сборную России. Тогда это был вопиющий случай, чтобы футболиста позвали в национальную команду из маленького клуба. За это благодарен братьям-калмыкам. Там я прошел классную футбольную школу.

— Ю.

— Юбилей.

— Вам больше нравится получать подарки или дарить?

— Ни то и ни другое (смеется). Я не очень отзывчив в плане подарков, не сильно получаю радость от них. Но сейчас подкинул ребятам идею про пластинки, чтобы и финансово не было накладно, и подарок пришелся по душе. Я сильно люблю рок, панк-рок, дома оборудована комната, где есть вертушка, коллекция винила.

— Что нравится?

— Люблю Led Zeppelin, Deep Purple, Pink Floyd. То, на чем я вырос.

— Творчеством Шарля Азнавура пропитались во Франции?

— Слушаю, очень нравится его голос. Я и тексты более-менее слышу и понимаю. Да и в целом люблю французскую музыку, любимая группа — Noir Désir. Она, кстати, из Бордо.

— Самый памятный подарок?

— На 10 лет подарили синий спортивный костюм. Штаны с лампасами из красной и белой полос. И олимпийка на молнии. Это был потрясающий подарок!

— Абрамович ключи от машины не вручал?

— Два поля в Барнауле. Одно в мою школу ушло, а второе отдали «Динамо», они нуждались в нем. Это были одни из первых искусственных полей в России. Очень ценный подарок, учитывая, что Абрамович стелил по одному, да и то не в каждом регионе.

— Заключительная буква алфавита — Я.

— Это я. Хоть и эгоистично, как ни крути, а мир вращается вокруг тебя. Благодаря марафонам во время бега нахожусь в ладах с самим собой. И самый тяжелый собеседник — это ты сам. Почему многие как раз в социум выбрасывают себя, находят так называемую операционную суету? Операционная суета — это современная форма трусости. Потому что человеку непросто находиться наедине, он операционкой и занимается: пойду я чайник поставлю, поеду я в магазин — а это уже действие, соответственно, мозг отключается. Потому что как только мозг свободен, пуст, он задает вопросы тебе: что сидим, что делать будем?

Вот у меня сейчас, честно скажу, во многом благодаря бегу, этой медитативной сущности, сложился хороший баланс. Чему я очень рад. Надеюсь, этот баланс будет сохраняться и дальше.